В Министерстве по делам Северного Кавказа, в Ессентуках, 7 июня прошло заседание коллегии министерства, на котором были подведены итоги за первый полный год деятельности ведомства. В работе заседания принял участие Александр Хлопонин – вице-премьер Правительства Российской Федерации, курирующий развитие Северного Кавказа.
За рамками коллегии Александр Хлопонин провел пресс-конференцию для региональных и федеральных журналистов. Свои вопросы вице-премьеру задали представители таких информационных ресурсов, как Интерфакс, ТАСС, РИА-Новости, «Российская Газета», «Коммерсант», «АиФ» и другие. Один из самых объемных ответов (о регулировании на алкогольном рынке) был получен на вопрос корреспондента портала «Кавказ Сегодня».
Предлагаем вниманию читателей наиболее актуальные темы прошедшей пресс-конференции.
О реализации проекта создания медицинского кластера на Северном Кавказе и рисках перехода его инфраструктуры в руки частных компаний в плане негативного влияния на экологию.
– У нас на сегодняшний день высокотехнологичные медицинские услуги в основном оказывают крупные федеральные центры. Из 25 тысяч жителей СКФО, которые нуждаются в такой помощи, только пять тысяч получают ее на территории Северного Кавказа – около 20%. Остальные должны ехать в Ростов, Москву, Астрахань.
Почему же мы не можем создать высокотехнологичную медицину на месте, чтобы человек не летел, например, в Москву, чтобы человек не платил за гостиницу, за транспорт, не оплачивал другие расходы? И ведь стоимость их достаточно велика. При этом средства на создание подобных условий здесь, на месте, в бюджете заложены. Деньги есть. Почему же их не использовать? Это задача номер один.
Если же центр такой появится, а мы имеем отдельные реабилитационные центры в округе – в лице наших санаториев, то в рамках медкластера нужно предложить им на конкурсной основе получить деньги под создание качественных реабилитационных услуг. Это могут быть любые санатории. Какие-то необходимо реконструировать, где-то в инфраструктуру вложиться. Это задача номер два.
Третий момент. Сегодня, по оценкам экспертов, от 2 до 5 миллиардов долларов в форме медицинского туризма вывозится с территории Российской Федерации и оседает там, где оказываются подобные услуги – в Израиле, в Германии. Эти все средства могли бы аккумулироваться здесь. Если люди понимают особенности сегодняшних курсов валют, учитывают расходы на обмен, чтобы получить медицинскую помощь за границей, то почему бы нам не создать условия для оказания медуслуг именно здесь? Чтобы средний класс, который выводит эти средства из России, мог получать подобные услуги на Кавминводах.
Что для этого нужно сделать? Для этого нужно доказать, что качество наших услуг соответствует тем стандартам, которые существуют за рубежом.
Отсюда вытекает еще одна идея. Необходимы определенные изменения законодательства, которые позволят решить две проблемы.
Первая – чтобы медуслуги у нас могли оказывать выдающиеся врачи, даже с точки зрения управления медициной. Чтобы существовали высокие стандарты. Но самое важное (обратите внимание на название медкластера) – это университетская клиника. Принципиально важно, чтобы наши ребята из СКФО и других регионов России могли получать здесь медицинское образование международного уровня, чтобы сертификаты котировались во всем мире, во всех странах, где они потом захотят работать. Конечно, в идеале было бы, чтобы они обосновались здесь и потом работали у нас по российским стандартам.
Теперь о моделях. Условно – это Фрайбург, где находится университетская клиника, где оказывается различная высокотехнологичная медпомощь. И есть Баден-Баден, где имеется курортная зона, частная медицина, где врачи принимают, обследуют, ставят диагноз и отправляют во Фрайбург.
Я не понимаю, что всех напугало в этом и какая «управляющая компания» может здесь появиться, если это федеральная программа и федеральные деньги. А вот что касается организации медтуризма, то компании, которые привлекали бы сюда туристов, занялись бы санаториями и, что называется, «all inclusive» сделали бы, – это во всем мире есть. И в этом нет ничего страшного.
Теперь что касается экологии. Никто не собирается ничего строить в первой, второй и третьей экозонах. Все планируется сделать недалеко от минераловодского аэропорта. Я тоже не вижу тут никаких проблем, которые бы нарушили экологическое пространство региона.
На сегодняшний день мы пока обсуждаем этот концепт. Все должно сложиться воедино для разработки этого уникального центра. Нельзя, имея подобный потенциал, его не использовать, не создавать на территории России медицинского туризма, который существует во всем мире. А ведь наш потенциал в 50 раз превышает потенциал того же Баден-Бадена. Мы же пытаемся закрыться в скорлупе и думаем, что все имеющееся у нас нас устраивает.
Еще раз говорю: этот проект очень хороший. Если нам получится его реализовать, мы будем и сами рады получать здесь высокотехнологичную медицинскую помощь, и люди со всей России будут здесь лечиться, проходить обследования и реабилитацию.
Этот проект подразумевает и новые рабочие места. Только на одно рабочее место специалиста в самой клинике предусматривается еще шесть рабочих мест в сфере услуг. Я считаю, что это очень качественный проект. Может, мы мало говорим о нем, плохо излагаем всю эту историю? Но идея именно такова, и она не держится в секрете.
О предстоящем саммите прикаспийских государств осенью текущего года. Об участии в освоении Каспия международного капитала и частных компаний. О вероятности разработки отдельной госпрограммы по освоению этой территории.
– Я не думаю, что будет существовать какая-то специальная госпрограмма. Но Каспий – регион стратегический. Тем более что последние события показали, насколько этот регион неспокойный и какое количество конфликтов здесь существует. Но ключевая борьба, чтобы вы понимали, идет за транзит.
Снятие санкций с Ирана, появление на рынке новых игроков, возможности развития китайской экономики... Действительно, страны ведут конкурентную борьбу по поводу того, как будет проходить транзит по Шелковому пути. Мы, как никто другой, заинтересованы, чтобы Шелковый путь проходил через Россию: это Махачкала – и дальше в Европу, на север и на юг. Другие страны, конечно, заинтересованы в других направлениях, поэтому саммит – очень важный.
Решений пока нет, специальной программы нет, и каждая сторона преследует свои интересы. Мы работаем в этом направлении, безусловно, для защиты российских интересов. Через развитие этого транзита будут развиваться и наши регионы.
О либерализации условий для разработчиков недр, ухода их от конкурсов к аукционам. О возможном влиянии этого процесса на работу санаторно-курортного комплекса Кавминвод.
– Моя личная позиция – любой конкурс порождает коррупцию. Что такое конкурс? Вы не предоставляете равный доступ, а уже начинаете придумывать какие-то дополнения к аукционам. Все эти процедуры только усложняют процесс.
Что касается федеральных участков недр, то этот вопрос даже еще не решен. Мы его только обсуждаем. Конечно, в идеале – перейти на аукцион. А вот уже прописывать правила недропользования – какой уровень добычи он должен поддержать, как он должен проводить разведку и охранять экологию – это, безусловно, должно быть предусмотрено в законе о недрах. А еще дальше – свободный аукцион.
Я за либерализацию, но еще раз повторюсь: здесь нужно полностью защищенное законодательство, которое бы позволяло сохранить экологию и наши недра, которыми мы так богаты.
Что же касается минерально-радоновых источников, то мы их в последнюю очередь обсуждаем. Но и о них надо было задуматься, когда мы говорили о либерализации…
Пока мы будем со стороны государства контролировать наши природные источники. И не видим сегодня никакой приватизации. Сегодня даже приостановлены лицензии по минеральной воде. Нам и с этими источниками надо разобраться, и с качеством скважин, и со всем, что там настроено, и как оно влияет на качество воды.
У нас большой пласт вопросов, с которыми нужно разобраться. На них и направлен, в большей степени, пресловутый закон о КМВ, который тоже вызвал со стороны жителей Ставрополья очень много вопросов.
Не пугайтесь, никто не собирается от всего этого отказываться.
О возрождении Тырныаузского комбината в Кабардино-Балкарии.
– Когда я работал здесь, мне очень хотелось возродить этот проект. И он уже реализовывался. Но когда я перешел на уровень вице-премьера, то выяснил, что наша законодательная база очень странная. Компания, которая должна получить право на разработку месторождения, должна заплатить за все – включая отходы, которые там лежат уже десятилетиями. Поэтому стоимость этого лота получалась запредельной. И мы потратили много времени, чтобы менять законодательство, чтобы дать компании зайти туда с чистого листа и начать заниматься разработкой.
Эта задача стоит на повестке у Минкавказа. Я думаю, что законодательный вопрос мы почти закрыли. Полагаю, что в ближайшее время будем следить за стартом этого проекта. Возможности хорошие. Но там очень много того, что нужно сделать перед началом разработки.
Вопрос приоритетный. Думаю, что мы его сдвинем с мертвой точки.
О введении курортного сбора и плате за посещение национального парка «Приэльбрусье».
– Я, если честно, об этом впервые слышу. Окончательное решение по курортному сбору на законодательном уровне еще не принято, финальная точка не поставлена. То, что это приведет к росту цен, так как, в конечном итоге, сбор будет полностью ложиться на потребителя, – безусловно.
Но в то же время у меня возникает вопрос: «Мы хотим жить дешево и грязно или мы хотим жить чуть дороже, но чтобы было чисто?»
Все-таки хотелось эту территорию облагородить. Разобраться со всем, что касается бытовых отходов и вообще загрязнений. Если мы хотим создать курорт, то должны потратить часть средств, чтобы заняться полигонами для твердых отходов. Навести порядок на свалках и мусороперерабатывающих заводах – это очень важно.
Если сравнивать с Грецией или Турцией, где цены не особо кусаются (а тут тебе какой-то сбор введут), то такое решение, конечно, спорно. Еще раз повторю: окончательно такого решения нет пока. И то, что частные компании пытаются брать плату за турпоездки и маршруты, которые уже существуют, нужно изучить. Никто не имеет права мне запретить сегодня пройти по Приэльбрусью по какому-то маршруту. Но если я беру гида или экскурсовода, то, наверное, это не бесплатно.
Я себе помечу этот вопрос и обязательно разберусь.
Об уничтожении нелегального алкоголя и перспективах кардинального решения проблемы контрафакта на Северном Кавказе.
– Давайте разделим понятия: контрафакт и суррогат. Контрафакт – это абсолютно качественный продукт, который продается без уплаты акцизов. А суррогат – это продукт, сделанный не из питьевого спирта или содержащий примеси и добавки, которые представляют угрозу для жизни.
Действительно, мы на территории РФ производим спирта в три раза больше, чем это нужно для потребления. У нас есть часть спиртовых заводов, которые регулируют работу по 171 Федеральному закону и которые производят спирт для алкогольной продукции. А также есть заводы, которые производят спирт для медицинских нужд.
Это тот же самый спирт. Только в одном случае он лицензируется Минпромторгом, а в другом – Росалкогольрегулированием. Поэтому задача, к решению которой мы подходим и по которой идут непростые дебаты с Минздравом, – нужно привести все к одному знаменателю.
Пожалуйста, не нужно разделять медицинский и «немедицинский» спирт. Это тот же этиловый спирт. Поэтому на него должна распространяться система контроля за производством и оборотом точно такая же, как и за другими видами спирта.
Решение такое принято, сейчас мы будем вводить определенные изменения и поставим все эти спиртзаводы под контроль. Это необходимо для понимания того, куда и как направляется наш спирт. Потому что для производства медикаментов нам нужно всего два процента, вырабатываемые на спиртзаводах медицинского назначения. Все остальное, как нам объясняют, это пяти-, десятилитровые емкости, которые везут в медучреждения для протирки, дезинфекции и так далее. Куда дальше двигается эта продукция – никто не знает.
На рынок можно прийти и купить пятилитровую канистру медицинского спирта, которая не облагается ничем. С нее не уплачивается акциз и вообще – непонятно, что это такое.
С точки зрения спиртзавода, над этим нужно работать и наводить порядок. Если они не наведут порядок и не наладят эту систему, не будет понятно, какой там спирт производится и куда он пошел. Всю цепочку – производство, перевозку, переработку, включая медикаменты, – мы должны видеть.
Теперь что касается контрафакта. Он работает по двум схемам. Первая была, условно, распространена на территории Кабардино-Балкарии, которая специализировалась на поддельной марке. Сколько марок получили, столько напечатали, потом товар отгрузили, показали возврат и, собственно, не заплатили акциз.
Если бы в республике работали честно и красиво, то они могли бы получить в доходную часть бюджета 17 миллионов. А получили три. Это, просто для сравнения, объем денег, которого не хватает на социальные проекты.
И наша другая любимая территория, эксперт в алкогольной продукции – Северная Осетия. Специализируется на банкротствах предприятий. Оно заработало – отгрузили, обанкротились, исчезли… Потом на следующий день на той же улице, с тем же адресом открылось новое предприятие. Оборудование (так как все было в аренде) вывезли – по документам якобы, а на самом деле все так же стоит и работает.
Мы эту схему накрыли, потому что принят закон, который позволяет не просто утилизировать продукцию, но и уничтожать оборудование. Это решение уже принято. За последние месяцев шесть-семь было изъято порядка 1250 единиц оборудования, и не только на Кавказе. 20 миллионов литров спиртной продукции было изъято и утилизировано! И за первые шесть месяцев мы получили на 17% поступлений в бюджет больше, чем за весь прошлый год.
Контрафактная же продукция, в первую очередь, – водка. Как ее отследить? Мы в торговых точках не понимаем – поддельная марка, не поддельная… Поэтому сперва затронули опт. Весь опт перешел на систему-контроль ЕГАИС, и вот теперь мы перейдем на розницу.
Уже 99% всех торговых точек подключились к системе ЕГАИС. Это означает, что как только хоть одна бутылка с поддельной маркой оказывается на кассе, информация поступает в центр. Мы видим, кто производитель, и «накрываем» его.
А с 1 января 2017 года собираемся дойти и до мелкой розницы в отдаленных населенных пунктах. Но там есть проблемы: нет Интернета, связь плохая, зачастую для них слишком дорого приобрести кассовый аппарат и считывающее устройство ЕГАИС. Здесь мы будем применять налоговые вычеты. По большому счету, будем им помогать и стимулировать по какому-то виду налогов или акцизам, чтобы они могли себе все это позволить.
На этом решение проблемы не заканчивается, 25% розницы находится вне правового поля. 25% точек торгует водкой без лицензии, потому что сегодня штраф за это составляет 2000 рублей. В лучшем случае, он заплатит эти две тысячи, в худшем – скажет, что он частное лицо и полку просто сдает в аренду. В таком случае штраф – еще меньше.
Вот и здесь в Государственной Думе приняли закон по ужесточению наказания за данное административное нарушение. Штраф будет в размере пятикратного годового оборота, а также отзывы лицензий у торговых точек.
Постепенно, мы надеемся, все эти вопросы закроем. И на этом не остановимся. Вместо так называемых «марок», которые наклеиваются на бутылку, думаем о более современных технологиях, специальных чипах, которые уже нельзя подделать.
Там еще, конечно, есть вопросы. Недобросовестная конкуренция так называемая. Допустим, все стали грамотно и честно работать. И что дальше происходит? Вот Татарстан создал Татспиртпром – компанию, которая включает не только производство алкоголя, но и сельское хозяйство. А поскольку существуют субсидии на сельское хозяйство, естественно, что себестоимость продукции у них снижается. Субсидирование как раз происходит через возврат акцизов.
Все эти вопросы нам тоже предстоит решать. Но как их решать? Ответа пока нет. Возможно, мы все акцизы заберем на федеральный уровень, а распределение пойдет по количеству потребляемого алкоголя. Тогда получается, что мы стимулируем алкоголизацию населения?
Но у нас есть еще и Кавказ, где потребление намного меньше, чем производство. Поэтому вопросов много, тема очень важная. Для бюджета России мы получим порядка 300 миллиардов рублей налоговых сборов. Поэтому, я думаю, мы введем эту сферу в «белый» рынок. С другой стороны, все это нужно делать осторожно.
О перспективах импортозамещения, реализации крупных сельхозпроектов и поддержке их государством.
– Две мысли по этому поводу. Во-первых, мне не нравится слово «импортозамещение». Не можем же мы бананы здесь производить или замещать их на что-то? Есть контрсанкции по ввозу агропромышленной продукции в Российскую Федерацию, и они дали определенный результат. Северный Кавказ (во всяком случае, как мы это видим по статистике) сам себя кормит. Мы не зависим ни от кого. По 90% продукции мы можем накормить себя сами. По мясу и птице обеспечиваем себя в полном объеме.
Здорово, когда работают контрсанкции. Но мы должны понимать, что очень хорошо подстегивают развитие и различные меры поддержки, в том числе и субсидии. По всему Кавказу мы очень активно сдвинулись в этом направлении, заложили фундамент качественной отрасли.
Но санкции могут закончиться. У нас разные сроки – 16-й, 17-й, 18-й год… Мы тогда будем вынуждены открываться внешнему рынку. И нужно, чтобы наши производители не расслаблялись, поставляли продукты высокого уровня качества. Мы должны произвести продукцию, которая была бы конкурентоспособной с западной, с учетом равных условий доступа к рынку. Это важнейшая задача в сфере импортозамещения.
Как сделать так, чтобы все предприятия, которые сейчас заработали, уже думали, как конкурировать с западными производителями? Вся господдержка направлена на создание современных комплексов. Пока кому-то хочется, а кому-то нет, чтобы отменялись санкции… Но, по-моему, под санкциями мы начали работать, «включили голову» и поняли, что сами можем многое. Тем не менее, если наши западные партнеры опомнятся, тогда надо быть готовыми к конкуренции.
О Программе развития Северного Кавказа до 2025 года, о том, по какому сценарию развития движется федеральный округ.
- Я по своей сути – оптимист, для меня оптимальный сценарий – самый оптимистический.
Сказать, что все удалось, не могу. Не удалось даже 50% из того, что было задумано. Сказать, что такая уж у нас легкая обстановка на Северном Кавказе, что мы санкций совсем не ощущаем, – тоже не могу. Когда читаю подобное – прямо плакать хочется от счастья, как у нас все хорошо…
Конечно, программа развития Северного Кавказа очень сильно зависит от общего сценария, по которому движется экономическая модель нашей страны. Санкции оказывают на нас очень сильное воздействие, низкие цены на нефть очень сокращают доходы бюджета. При этом есть задачи, которые поставил президент по поддержанию социального уровня, в том числе и в рамках выполнения майских указов…
Конечно, приходится урезать какие-то программы, не доводить до конца, сокращать расходы. В этой ситуации непростой, выполняя все социальные обязательства, которые перед нами стоят, говорить, что «правильно повышать заработные платы», мы не можем. Нельзя наращивать заработную плату, не повышая производительность труда. Это вызывает гибельный инфляционный процесс. Потом люди приходят в магазин и видят цены в пять раз дороже, потому что инфляция разгоняется.
Конечно, считать, что здесь у нас все радужно, – неправильно. Но у нас на Северном Кавказе, который не настолько зависит от конъюнктуры цен на нефть, темпы роста выше, чем среднероссийские. И это пример того, как Кавказ при небольшой, но выверенной поддержке начинает развиваться.
Не так быстро, как бы хотелось… Хочется на 10% в год прирастать, но это трудно.
Мы действительно ужимаемся по ряду программ. Государство понимает, что в целом стоит проблема дошкольного образования, а при этом рождаемость у нас одна из самых высоких. И мы все-таки пытаемся балансировать на грани того, что на Кавказе культура немножко другая. Что воспитание детей в детсадах – это хорошо, но все-таки есть опыт воспитания детей и в своих подворьях. Хотя, конечно, нужно выравнивать эти показатели.
Когда произошло сокращение расходов по госпрограммам, мы решали, на что пустить деньги. Навалились на тему, которая связана с образованием. Это Дагестан, Чеченская Республика, Ингушетия. Сорок три школы построили, я уж не говорю, сколько было реконструировано. Мы практически трехсменку, четырехсменку искоренили. Если и есть где-то, то это скорее исключение, чем правило.
И еще один момент. Любое строительство социального объекта нагружает социальную инфраструктуру и увеличивает расходы бюджета, а денег от этого не прибавляется. Чем больше мы развиваем эту сферу, тем больше ходим с протянутой рукой. Просим содержать все, что мы построили.
Поэтому давайте все-таки подумаем и о тех отраслях, которые могли бы создавать рабочие места, дать возможность людям зарабатывать. Не может быть такого, что все жители Кавказа станут бюджетниками.
Непростая задача. Поэтому есть ряд стратегических направлений, по которым мы работаем. Безусловно, это туризм, где есть возможность увеличить поток пусть не до 10 миллионов людей, а до пяти. Что такое пять миллионов туристов? Их нужно содержать, им нужно оказывать услуги.
Это агропромышленный комплекс, с помощью которого мы можем не только себя кормить, но и всю Россию…
Исходя из этой логики, мы разработали некую программу, перечень мероприятий. У нас все субъекты – гордые, никого нельзя обидеть. Берем 30 миллиардов на каждый регион. Но деньги получают только те проекты, которые прошли согласование по качеству, по показателям, по количеству рабочих мест. Проект прошел – он будет реализовываться.
И если какой-то субъект не смог подготовить проект, это его проблема. Это не значит, что мы не готовы помогать. Если в Дагестане больше качественных проектов, то деньги направятся туда.
На Ставрополье, например, больше конкурентных преимуществ: уже есть история, есть инвесторы, крупные предприниматели. Но это не значит, что какая-то территория не может получить средства. Подобный подход – на развитие производства, на создание рабочих мест и на самые важные задачи – называется созданием национального инвестора.
Тяжело идет процесс. У нас не так много инвесторов в КБР, КЧР. Собственных инвесторов, которые могли бы поднимать такие крупные проекты, нет почти. А это очень важно.
Хотя, вот вы были в Архызе? Вот что мне там больше всего понравилось и что я буду защищать. Ребята, частные предприниматели в заброшенной деревеньке Нижний Архыз вдруг стали строить кафешки, сдавать в аренду домики, давать лыжи напрокат. Потом купили автобус за свои деньги, чтобы довозить людей до трассы. Потихонечку появляется вкус и заинтересованность у людей к тому, чтобы двигаться и создавать что-то современное!
Коллеги, я оптимист. Я думаю, что все у нас будет хорошо.
Странно, что меня все провожают, я никуда с Кавказа не уезжаю. Просто появился ряд других вопросов, которые нужно решить. Но я курировал, курирую и буду курировать наш СКФО, мне он небезразличен. Я горжусь, что Господь Бог послал мне возможность работать на Кавказе.