Российский поэт-песенник, народный артист России Илья Резник посетил Кавказские Минеральные Воды. Собственному корреспонденту «Кавказ Сегодня» удалось вклиниться в плотный график мэтра советско-российской эстрады и поговорить с поэтом, актером и писателем о жизни и творчестве.
Илья Рахмиэлевич Резник родился 4 апреля 1938 года в Ленинграде в семье политических эмигрантов из Дании, приехавших в Советский Союз строить счастливое будущее в начале тридцатых годов. Детство поэта пришлось на трудные годы: он пережил голод в блокадном Ленинграде, эвакуацию на Урал по Дороге жизни. Именно с этого мы и начали свой разговор.
– Илья Рахмиэлевич, Вы – ребенок блокадного Ленинграда, какие наиболее яркие впечатления того периода запомнились Вам?
– Я сдал в печать книгу «Мое ленинградское детство», где я описываю события того времени, эпизоды жизни. Мы жили в Ленинграде, на улице Восстания. На улице Рылеева был мой детский садик, и когда звучал сигнал воздушной тревоги, мы прятались под столы, залезали в шкафчики, а потом нас вели уже в бомбоубежище. Однажды бабушка пришла за мной. Была зима. Она дала мне кусочек хлеба. Я на ходу стал жевать этот хлеб. Крошечка упала, я стал ее искать в снегу. Бабушка сказала: «Идем-идем. У нас дома есть еще, а этот пусть воробушки съедят».
Потом была эвакуация в Свердловск. Это уже 1943-1944 годы. Мы жили на мельнице. Там же был детский сад. Из ярких впечатлений... Я был влюблен в детском саду в красивую девочку в платьице с пышным жабо и в нашу воспитательницу. Помню еще матросский танец. Это было мое первое выступление в детском саду...
– Не это ли натолкнуло Вас на мысль стать адмиралом?
– Я хотел поступить в Нахимовское училище. Был такой фильм «Счастливого плавания» (напевает) «...Просто голубой, земля за кормой...». Во-вторых, форма красивая была, романтика, брюки клеш, бескозырка... Но не было набора. Сейчас даже не знаю, какой бы из меня моряк получился...
– Все-таки творческая часть натуры взяла верх...
– Нет, тяга к творчеству возникла гораздо позднее. Сначала был ленинградский дворец пионеров с многочисленными кружками. Дворец культуры им. Горького, где я играл Феликса Дзержинского в «Кремлевских курантах».
– Вы четыре раза поступали на актерский факультет. Очень хотелось стать актером?
– Нет. Просто был кураж. Потому что после школы я вообще не знал, куда поступать. Получилось так, что мой приятель подал документы в театральное училище и позвал меня с собой за компанию. Там какой-то ассистент спросил: «А вы будете что-нибудь читать?». А что читать? «Вы басню знаете какую-нибудь?» Я говорю: «Знаю – «Ворона и лисица». Прочитал. Вошел в десятку лучших. Но мне сказали: «Нет. На следующий год. Вы еще не готовы». А я и не хотел поступать. Но на следующий год как-то... Понравились мне эти абитуриенты. Двадцать пять мест было, а желающих поступить в Ленинградский театральный институт две с половиной тысячи. Параллельно я занимался в Техническом училище при металлическом заводе, где работал электриком. Потом старшим препаратором на кафедре микробиологии в Первом медицинском институте. И там в хоре пел.
Потом я уже был рабочим сцены при ансамбле «Водевиль». Мы с одним актером подрабатывали. После каждого концерта на пятый этаж таскали огромные ящики с декорациями, атрибутами. Это ужас был… Причем за копейки. За месяц тридцать рублей заработали. Я бабушке тогда халатик купил.
Как бы там ни было, четвертая попытка поступить на актерский стала успешной. Я поверил в себя, когда снимался в маленьком эпизоде «Загадка Н.Ф.И.» Ираклия Андроникова. Тогда я попросил Ираклия Луарсабовича меня послушать в плане актерского мастерства. Он согласился. Пять часов мы с ним беседовали. Он мне рассказывал про Соллертинского, про композиторов, дирижеров, а я читал ему Скифов, Толстого... В конце концов он сказал: «Вас примут. Вас просто примут». И меня приняли. С той поры каждый год, когда в филармонии Андроников читал рассказы, я туда приходил и слушал его. После концертов я приходил к нему в закулисье, где постоянно была толпа народа, и махал издали. А он всегда говорил: «Ну, все в порядке? Я же говорил, что все будет в порядке.». Такое наше общение продолжалось в течение нескольких лет.
– Первая Ваша известная песня – «Золушка», 1969 год. Были до этого пробы пера?
– Были. Были песни для спектаклей театра Комиссаржевской, к пьесам Нодара Думбадзе: «Не беспокойся, мама», «Если бы небо было зеркалом». Мы с Нодаром Владимировичем дружили, как молодой актер может дружить с драматургом. В хороших были отношениях.
– А «Золушку» Вы для Людмилы Сенчиной специально писали?
– Нет-нет. Это тоже для театра. Песня родилась с оперой, родилась в театре. Игорь Цветков – композитор, который писал музыку к первой главе исторической пьесы о Наполеоне, где я играл роль комиссара французской революции, как-то между репетициями спросил: «Илья, у тебя есть для меня какие-нибудь стихи для песни?» «Вот сегодня ночью написал – «Сон в летнюю ночь», – отвечаю. И отдал ему стихи.
На следующий день он звонит и говорит: «Послушай». И я слышу, как в кукольном театре у рояля собрались актеры-кукольники и поют хором мне по телефону. Я, конечно, был счастлив и сказал, что это будет не «Сон в летнюю ночь», как у Шекспира, а моя «Золушка».
Анатолий Бадхен – главный дирижер Эстрадного симфонического Ленинградского оркестра – поручил ее спеть Таисии Калинченко. И Тасенька тоненьким голоском, очень красиво, пела эту песню... Но, на счастье Людочки Сенчиной, Тася забеременела. И Бадхен передал песню Сенчиной. Поначалу Люда отказывалась от предложения. Считала песню детской. Но, в конце концов, волевым усилием, так сказать, Бадхен заставил ее петь.
– Вы человек широкого, если можно так выразиться, творческого диапазона. Какое направление Вам наиболее импонирует?
– Сложно определить. Пожалуй, все в примерно равных пропорциях. Например, в 1969 году в Риге стотысячным тиражом у меня вышла детская книга «Тяпа не хочет быть клоуном». Потом в основном, конечно, пошло музыкальное творчество, потому что в театральный институт пришел Саша Городницкий – наш великий бард. И я ходил на его вечера классики и пел: «Палаточные города», «Кожаные куртки», «Атланты», «Снег-снег». В архиве ленинградского радио до сих пор лежат эти записи. Ну и постепенно попал в ленинградский клуб «Восток». А там – Полоскин, Клячкин, Вихорев, Никитин, Визбор, да и кого только не было... Ну вот и я с Городницким. Поэтому сам стал сочинять. Шаг за шагом, как говорится.
– Вы работали с разными исполнителями. С кем было комфортнее всего?
– Мне со всеми комфортно... Но, конечно, семьдесят одна песня для Аллы Борисовны — это показатель. С Аллой, с Паулсом, как с композитором, с Шаинским… С ними, конечно, самый интересный был период. Период счастливых песен, нашего куража, поездок в Питер, Ригу, Москву… Поэтому и результат был такой. Мы очень хорошо понимали друг друга.
– Что дает Вам импульс для создания произведений?
– Никакого импульса нет. Вы знаете, просто есть люди, которые понимают друг друга, для которых органично созидание. Кажется, Губерман очень хорошо сказал: «Талант сочиняет потея, а гений ворует у бога». Я не понимаю, когда говорят, что три месяца работали над одним стихотворением, горевали, мучились, переставляя буковки, делая переносы и прочее, и прочее... У меня отбор внутри происходит, я для потомков не черкаю в черновиках. Чтобы потом не говорили, что он две страницы истратил, чтобы написать четыре строчки:
Хвали меня за каждую удачу.
Хвали, мне говори слова любви.
Хвали меня, а если я заплачу…
Меня за слезы тоже похвали!
Вот, семьсот пятьдесят четверостиший написал на одном дыхании, двухтомник у меня вышел. И ни за одно не стыдно...
– Если представить, что творчество – это Ваша работа, то какое у Вас хобби? Чем Вы увлекаетесь?
– Мое хобби – разные жанры. Потому что если я устаю от одного жанра, то перехожу к другому. Если я пишу сонеты, то потом работаю над детскими книгами. Сейчас вот сборник басен вышел, в двух изданиях. Первое – немного карикатурное, Владимира Мочалова, бывшего главного художника «Крокодила». Он же его оформил и написал предисловие. А второе мой друг выпустил, как подарок.
– Как часто Вы бываете на Кавказе? Замечаете ли Вы какие-либо изменения в обществе, в жизни?
– Я посетил Дагестан буквально в начале апреля. У меня был концерт в Русском театре. Там были министр культуры республики, мэр Махачкалы… Рамазан Абдулатипов мне часы в подарок прислал. Очень тепло меня приняли. И что удивительно, после концерта, когда уже вышла министр культуры, подарила цветы, сказала: «Видите? Семьсот человек сидит в зале, и никто не уходит». А все уже закончилось. Я говорю: «Ну давайте тогда все, кто задавал вопросы, выходите на сцену за книгами». Все как рванули… Это приятно.
– А где еще успели побывать?
– В Чечню я приезжал в 2000 году. У меня был концерт в Ханкале. Совсем недавно мы с Еленой Воробей вспоминали, как тогда группу собирали. Многие должны были ехать, но постепенно все «осеялись». Последним «откололся» Юрий Антонов, который якобы заболел в день отлета. Вот мы с Леной Воробей вдвоем и полетели. Сейчас, я знаю, там очень спокойно, потому что проводится умная политика.
– Кстати о политике. Я слышал, Вы знакомы с Ольгой Казаковой, депутатом Государственной Думы, нашей землячкой. Что Вы можете сказать о ней?
– Ну а как же… Она человек с колоссальной энергией, очень современный, обаятельный. Радеет за дела молодежи, за культуру. Программа у нее молодежно-культурная. И когда я проводил какие-то благотворительные мероприятия, она тоже участвовала.
Каждый год я провожу в Кремле патриотическую программу «Служить России». Со мной всегда работают «Самоцветы», Диана Гурцкая, Людочка Сенчина, Сосо Павлиашвилли… Шесть тысяч бесплатных билетов раздаем ветеранам, курсантам, детдомовцам. На спонсорские деньги я выпускаю шесть тысяч книг, или сборники стихов, или вот книга – «Ностальгия по России».
Что касается патриотических песен, то их очень много. Огромный репертуар Ансамбля внутренних войск. Это и «Рабочие войны», и «Не отвлекайся от страны», это «Тревожный вальс», «Служить России», которая стала гимном армии. На Красной площади во время парада она звучит всегда. Гимн Совета безопасности, прокуратуры... Да много еще чего.
– Есть ли у Вас какой-то церемониал создания произведений? Допустим, обязательная чашка кофе, машинка «Ундервуд», дубовый стол у окна и т.д.
– У всех по-разному, кто-то садится за стол стихи писать. Но как можно сесть и писать за столом стихи? Я не представляю. Можно переписать, можно редактировать, но вот так сесть и на машинке печатать. На всем, чем угодно, пишешь, на том, что попадется под руку. На салфетках, например. У меня даже есть целая книга – «Салфетжио». С импровизациями, посвящениями, эпиграммами. Я даже в типографии дорисовывал посвящение Ансамблю внутренних войск. Там же писал и добавлял. Импровизации, иронические стихи – они вообще имеют право на жизнь. Они тоже несут свою определенную ценность.
– Большое спасибо за интервью, Илья Рахмиэлевич. Желаю Вам дальнейших творческих успехов и полного аншлага в залах.
– И вам спасибо. Пусть ваш портал «Кавказ Сегодня» продолжает нести людям разумное, доброе, вечное (улыбается).